Скаутский галстук - Страница 36

К оглавлению

36

…Любой парень, который побывал в спортивном или оборонном лагере, на турбазе — знает, как это. Наверное, так было и до нашей эры — могли меняться одежда, обстановка в помещении, язык — но не атмосфера. В нашей землянке она ничем не отличалась от «спальника» на летнем выезде нашей дружины.

Помещение — высотой около двух метров — было в плане квадратом три на три. Вдоль двух стен — нары, вдоль третьей — стол и вкопанная скамейка, около входа — оружейная пирамида и печурка из жестяной бочки, труба которой — выдолбленная деревяшка — уводила наверх, на воздух. Посредине места почти не оставалось. Пахло… пахло землёй, и я невольно зажмурился, когда мы вошли в это помещение, где кто-то наигрывал на «губнушке».

Опа!!!

Ну, то, что тот парень, младший, оказался здесь — это бог с ним, хотя на гармошке играл именно он, и неплохо; валялся на нарах и играл. Но тут же оказалась и та «Сэйлормун — Луна В Матроске», Юлька! Когда я открыл глаза, она вовсю таращилась на нас — примерно так же, как и мы на неё.

— Добрый вечер, — сказал Женька. Мы с Сашкой промолчали — от удивления, а не из грубости. Лейтенант, вошедший следом за нами, засмеялся:

— Ну вот, отделение в сборе… Юль, Ромка, это ваши новые сослуживцы.

— Очень приятно, — сказала Юлька и, глядя на меня, фыркнула. А Ромка пожал плечами и изобразил на губной гармошке «Свадебный марш» Мендельсона. Уж что он имел в виду — чёрт его знает, но мне внезапно захотелось ещё больше дать ему по шее…

…В эту ночь я долго не спал. Нога опять чесалась, но не в этом дело. Под потолком занудно зудели комары, но не снижались — отпугивала развешанная над нарами полынь. От её запаха немного плыла голова.

Человек, который спал на моём нынешнем месте, три недели назад подорвался на мине на окраине Бряндино. Вот и выяснилось, где мы — там, откуда десять дней назад мы с ребятами выехали на автобусе. Покрутился и вернулся на прежнее место… Теперь подрываться — наш черёд. Мы — разведка. Вот мы все, трое четырнадцатилетних парней, того же возраста девчонка, двенадцатилетний сопляк с сомнительным чувством юмора и похожий на озверевшего Чебурашку летёха-окруженец, по которому НКВД плачет за то, что к своим не прорвался. Разбегайся, вермахт, стреляйся, Гитлер — мы на тропе войны!

«Чебурашка» (если бы тут знали этого персонажа, вот как пить дать я бы приклеил Витьку такое прозвище!) между тем не спал. Сашка не спал тоже — они на пару сидели за столом около коптилки из артиллерийского снаряда и что-то химичили над картой, от чего по потолку скакали насмешливые тени. Женька храпел — раньше за ним такое не водилось, кажется. Кричать во сне — кричал, но не храпел.

Есть на свете люди, которые рождены, чтобы быть военными. Они вовсе не всегда безлобые амбалы с бычьей шеей и метровыми плечами. Вот Сашка, например, такой… Вон, что-то доказывает… Мне внезапно стало жутко интересно — что же они там обсуждают-то? Я же всё равно не сплю…

Я слез с нар и подошёл к столу. Мне на миг показалось… да, показалось, что я тут уже сто лет и всё вокруг не просто знакомое теперь — а вообще привычное. Словно я по-другому и не жил. От этого чувства почему-то захотелось плакать, и я, кашлянув, сел на лавку.

— Держи, — Витька пододвинул мне бумажку, на которой был насыпан сахар. Так, на одну ложку. Они по очереди тыкали в сахар пальцами и облизывали. Я пожал плечами, ткнул тоже и облизал. Почмокал и спросил:

— Чего не спите?

— Решаем мировые проблемы, — буркнул летёха. — Ты рацию починил, а мог бы и не чинить.

— Какого х…ра? — оскорбился я.

— Спокойней было бы, — обстоятельно разъяснил Витька. — Тебя как в школе звали?

— Шалыга, — не подумав, ответил я.

— Так вот, Шалыга, — тут же пустил моё прозвище в обиход командир, — ты, может, заметил, что мы тут как бы и не партизаним. Нечем. Патрон нету, с гулькин деткодел патрон. А самое главное — взрывчатка. Мы её помаленьку из подобранных боеприпасов плавили, был у нас минёр. Но сейчас это добро подвыбрали, да и минёр наш что-то там не так повернул — хоронили сапог и скальп, как после индейцев. Читал про индейцев?

— Читал, — слегка ошалел я от такой эпитафии. Хотя — если по каждому плакать… — Ну и чего?

— Кумекаем, где взрывчатку брать, — встрял Сашка и ткнул в сахар. — Я до войны монпасье любил. Карамельки такие. В жестянках. Ел, Борь?

— Ел, — кивнул я, глядя на карту. Она была знакомая — практически по такой же и мы «кумекали» в гостиничном номере, только лесов было намного больше, дорог — в сто раз меньше и вообще… — А это чего? — я пододвинул к себе выглядывавший из-под карты клочок бумаги с карандашными строчками:

...

В паселки чел. 20 палицаив и стокаже немцев из тыла загатавитилей и все пют самагон миняют на всяку ху…ту и пют. Эти ниапасныи. А на станцие седят дарожники и все саружием и тверёзыи в сегда. Многа наши мужики гаварят што сто ато и болши. И паизда вседа бывають много и разнаи. Но сичас ссаладатами нету а тока с машинами и с пушками под бризентом видать пушки. И падолга не стаять а идуть на фронт. Пранисти ни чиго нильзя патамушта всех обрыскивають чисто афчарки. Ищо стаить такая как бранипоизд в прошлу войну. Када стаить а када ежжаит куда точна неузанл. Но без паравоза и с танкавой башней. А на пакгауси где сам знаити хто работаит копят уж в третой рас парней да девок старшей пятнацати и в Германию кидають. Наши плачуть и вы б памагли чем ради Христа Бога а то загинуть детишки в чужой зимле.

Астаюс преданый Сов. Власти.

А ищо вот забыл авы пра ета прасили. За водаливной ст. в сараях свизли фрици тол в точ в точ как до войны крали са стройки штоп рыбу глушить. Я сам тада крал и помню харашо. Многа свизли. Тону не то все две. С таго полза можеть стаца. За бисграматност прастити. Прошлыи расы сын середний писал да его побрали в пакгаус.

36