Скаутский галстук - Страница 46

— Это? — я словно впервые увидел галстук и довольно натурально засмеялся: — А, да это просто шейный платок такой. Он мне… дорог, как память кое-о-чём.

Вопрос был снят, но Юлька задумчиво сказала:

— А вообще-то надо нам пионерские галстуки найти… Я свой в дупле спрятала, недалеко от сторожки…

— А у меня мой с собой, — гордо сказал Женька и, достав из кармана аккуратно сложенный треугольник, ловким заученным движением повязал его прямо на шею и спрятал под курточку. — Только я так буду носить, — немного извиняющимся голосом сказал он, — а то очень яркий, в лесу сразу видно…

— А у меня галстука нет, — Сашка взохнул, и я спросил:

— А тебя принять никак нельзя? По-моему, уже выше крыши есть за что.

— «Принять»! — фыркнул он. — Для этого отряд должен быть…

— А мы чем не отряд?! — возмутился я.

— Ладно, это вы потом обсудите, — Витька поднялся. — Снаряжаемся и выходим. До рассвета мы должны быть… в одном месте, а рассветёт уже скоро.

21

Рассвет мы встречали на краю здоровенного лесного оврага, заросшего орешником и можжевельником. Витька подал сигнал остановиться, огляделся, прислушался и удовлетворённо кивнул:

— Днюем здесь. Часовых выставлять не будем; советую выспаться. И на сон грядущий — самое главное: мы идём востанавливать контакты с соседними партизанскими отрядами для организации совместных действий.

Мне уже было известно, что после разгрома подпольного райкома, координировавшего (пытавшегося координировать) действия партизан, о совместной борьбе не было и речи. Так что желание наладить взаимодействие говорило и о желании развернуть более широкие действия. Гадать можно сколько угодно, но точно знают только командиры. И это правильно. Вообще-то многих такое возмущает — мол, приказы отдают, а ничего не объясняют, да что мы — машины, что ли?! (Я имею в виду — в нашем времени возмущает.) Да ещё приводят в пример слова Суворова: «Каждый солдат должен знать свой маневр!» Только по своей дурости не понимают, что именно свой маневр. Вот мы и знаем — идём устанавливать контакт. А об остальном можем гадать сколько угодно…

Гадать. И не больше.

Часового мы не выставляли. В принципе, это верно — заметить нас было трудно, а уж если заметили, то часовой не поможет. Просто расстелили неско-лько одеял и завалились на них, укрывшись другими. Я нацелился было ещё поесть, но наш лейтенант двинул бровями, и я «отставил». Одно дело — прикалываться над Чебурашкой в лагере, а совсем другое — нарушать приказы тут. Чревато… Я закрыл глаза, а открыл их от того, что мне приснился звук самолёта.

Судя по всему, было уже далеко за полдень — я никак не мог избавиться от привычки глядеть на запястье и поклялся себе, что сниму часы с первого же убитого немца, на котором они окажутся. Это я подумал сонно, а в следующий миг сообразил, что нет — не приснился мне самолёт!

Виктор, приподнявшись на локтях, всматривался куда-то вверх, в направлении этого звука. Остальные ребята спали — наверное потому, что они не знали, какую опасность может в себе таить звук с неба… а я проснулся, потому что знал, хоть и по кино.

— Нас ищут? — прошептал я. Виктор кивнул, потом пояснил:

— Ну… не нас именно. Но раньше они эти леса с самолётов не прочёсывали…

— Ерунда, — сказал я. — Это не вертолёт… — и тут же прикусил язык. Но Виктор не обратил внимания на мою оговорку, потому что именно в этот момент самолёт как-то очень небыстро и мирно прошёл над верхушками деревьев. К моему удивлению, это был биплан, совершенно не соответствующий моим представлениям о немецких самолётах, даже с открытой кабиной, кажется…

— «Хейнкель»-пятьдесят первый, — пробормотал лейтенант. — Два пулемёта, бомбы…

— Вить, ты где служил? — спросил я, наблюдая полёт самолёта; солнце ярко сверкало на его крыльях, словно их покрывала слюда.

— В полковой разведке, — буркнул он и не стал ничего объяснять. — Неужели засекли отряд, сволота?

— Вить… — меня вдруг пронзила ужасная догадка. — Вить, а что если в нашем отряде немецкий стукач?!

— Кто-нибудь наверняка есть, — меня удивило не столько то, что он понял слово «стукач», сколько спокойный его тон. — Только связи-то у него всё равно нету. В сёла один Ромка, считай, и ходит… Вот если активизируемся — тут и начнутся проблемы… А это так — для отчёта летает… наверное.

Я всё это время только пастичку разевал, поражённый флегматичностью командира в этом вопросе. Потом выдавил:

— Но как же…

— Спи, чего ты допрос мне устроил? — отмахнулся Виктор, тоже укладываясь. — Если выспался — лежи, думай. Полезное занятие.

Ответить я в целом так ничего и не смог — вот разве что правда попытался подумать… а проснулся уже вечером.

Нет, вообще-то было не так уж и поздно. Просто в лесу темнеет рано — солнце за деревья село, и начинается долгий сумрачный вечер, который плавно переходит в ночь. На этот раз выяснилось, что я встал последним. Витька и Сашка разглядывали лежащую на траве карту. Женька как раз открывал килограммовую банку консервированной датской свинины, рядом лежали десять сухарей. Это, надо полагать, был ужин. Или завтрак, если принять во внимание, что для нас рабочая пора как раз начиналась. Юлька на куске сухого спирта (тоже трофейного, я и не знал, что он в эти времена существовал!) кипятила котелок воды. Скорее всего, пить её предстояло просто так, даже без лиственной заварки, чтобы не пахло по лесу.

— Вечер добрый, — я сел и потянулся. Мне хотелось повыть, но это хорошо делать, когда потягиваешься, громко, иначе весь кайф пропадает. Поэтому я оставил мысль о подвывании и спросил: — Чего самолёт, Вить?