Скаутский галстук - Страница 80


К оглавлению

80

Вспомнив об этой директиве, я хмыкнул, перевёл бинокль…и Сашка даже не ткнул — ударил меня локтем:

— Смотри, — тихо-тихо сказал он. — Только молча, Борь. Вон там. У сарая.

Ничего не понимая, я повёл биноклем обратно, дальше — и увидел Ромку.

Нашего связного вели двое полицаев. Честное слово, как в кино… только это было не кино. Они вели его и били прикладами. Поднимали, вели и опять били. И опять поднимали и вели, и снова били. На Ромке оставались только рваные штаны, он был пёстро-чёрный от побоев и с трудом поднимал голову. Следом вышагивал офицер-немец. Я видел, что солдаты-охранники, попадавшиеся на пути, смотрели вслед подолгу, и лица у них были… как у беспомощных людей, которые видят что-то мерзкое и не могут помешать. Наверное, я схватил ЭмПи, потому что Женька сонно спросил:

— Что там?

— Н… ничего, — ответил я. Сашка пожал мой локоть. Я убрал руку от оружия.

Ромку вывели к самой околице, к дороге, где стоял какой-то сарай. Он не был связан, его подтащили к двери и…

Я не охнул только потому, что перехватило горло.

Полицаи стали ПРИБИВАТЬ мальчишку к двери.

Именно прибивать — за поднятые над головой руки и за ноги, наложив их друг на друга. Офицер стоял рядом и что-то говорил. Ромка не кричал, я видел его лицо — с подёрнутыми какой-то плёнкой глазами, только голова у него дёргалась при каждом ударе, а под конец изо рта поползла струйка крови. Немец повесил ему на шею какую-то табличку и ушёл, не оглядываясь. Полицаи уселись неподалёку на траву и стали закусывать, появилась бутылка.

П А Р Т И З А Н

Так гласили чёрные буквы на дощечке.

Я отложил бинокль…

…Полицаи разговаривали — несли что-то нудное, замешанное на мате. Когда их сменили, я пришёл в настоящую ярость. Но как раз к вечеру первая парочка явилась снова. Один из них несколько раз пнул Ромку в пах и в живот сапогом и заржал, когда тот дёрнулся на гвоздях. Я видел это в бинокль.

А теперь полицаи были рядом. Горел костерок, неподалёку лязгала какая-то техника. Но меня это мало интересовало. Нам с Сашкой оставалось проползти считанные метры.

— Щенок, слышь, щенок! — один из полицаев кинул в Ромку комком земли. — Ты живой?

— Живо-ой, он так долго проживёт ещё, — отозвался второй. — Гадёныш краснопузый…

Это было последнее, что он сказал. Сашка, встав у него за спиной, перерезал ему горло. Первый выпучил глаза, схватился за винтовку… но тут же перенёс ладони к шее и сказал:

— Ыак… ульк… — и упал в костёр. Я подхватил его и положил рядом.

— Вас ист лоос? [Что случилось?] — окликнули неподалёку. Сашка прохрипел:

— В порядке всё, ага… — и мы застыли, но продолжения не последовало.

Из темноты уже выскочили Юлька и Женька, завозились около Ромки. Рэм залёг в стороне с пулемётом. Сашка скомандовал:

— Юль, давай за подводой. Ты знаешь, к кому… Его к Мухареву надо везти, там врач… К лесу пригонишь.

— Ага! — девчонка пропала в темноте. Снять Ромку никак не удавалось — широкие шляпки гвоздей вдавились в распухшее тело. Мы все трое шёпотом матерились сквозь зубы, и гвозди подались. Ромка тихонько застонал, в стоне прорезались слова:

— Не… ска… жу…

Женька заплакал. Сашка взял Ромку на руки. Тот опять застонал и прошептал:

— Не… ска… жу… га… ды…

— Давайте к лесу, — мотнул головой я. Присел, повозил ладонью в крови одного из полицаев. И вмах написал на том месте, где распяли Ромку:

БЕРЕГИТЕСЬ, ГАДЫ!!!

Потом, приподняв тело одного из убитых, вырвал из «лимонки», снятой с пояса, кольцо, сунул гранату ему в штаны и осторожно опустил зарезанного, прижав рычаг предохранителя. Второго я заминировал «консервой», неглубоко прикопав её под животом убитого.

— Подарочек, б…я, — сказал я и бегом, пригнувшись, помчался к лесу.

Юлька привела подводу одновременно с моим возвращением. Её сопровождал какой-то мужик — угрюмый, он, тем не менее, раструсил в телеге сено и сам осторожно уложил на него Ромку (тот был в сознании, но молчал) и укрыл принесённым немецким одеялом. Постоял молча, а потом сказал:

— Как его на допрос-то вели… жена моя с пустыми вёдрами навстречу. А он ей: Что ж ты, тёть, с пустыми-то?!» — и смеётся… — и перекрестил нас. — Езжайте…

39

До отряда Мухарева мы добирались долго. Мы с Сашкой шли впереди, он справа, я слева, Женька и Рэм замыкали шествие. Юлька шагала рядом с подводой, на которой трясся Ромка. Он молчал, безучастно глядя в небо, и Юлька то и дело наклонялась к нему:

— Ром, ты живой?

— Да, — как правило односложно отвечал он. Но я, оглядываясь, видел, что ему очень плохо. Мне вспоминалась наша первая встреча, когда я подумал, что неплохо бы надавать по шее этому мальчишке, так ловко плюющему сквозь зубы. Сейчас я бы поменялся с ним местами. Не из-за героизма, а просто из-за того, что он младше и ему труднее терпеть. Его ровесники в моём времени хныкали бы или вообще заливались бы слезами… да и мои тоже.

Или, может, я слишком плохо думаю о своих? Что мы вообще знаем о самих себе, о том, кто и как себя поведёт, случись что в жизни? Да ничего, наверное…

…Добрались мы уже когда стало темнеть. Подводу сразу куда-то увели, Юлька пошла с ней вместе — и с ещё каким-то бородатым мужиком в кожанке — наверное, это и был Василий Григорьевич Мухарев, командир отряда. А к нам троим подошёл молодой мужик в кубанке и тельняшке, видневшейся под застиранной гимнастёркой.

— Есть хотите, небось? — спросил он. — Командир велел вас накормить. Сказал — стоят там, сразу узнаешь; тощие.

80